Сокровенные мысли, которыми мы тешим себя. Не всегда понятные окружающим с лёту, но всегда отражающие нашу душу. Могут быть на сексуальной почве, а могут и не.Тред будет здесь, потому что эта тематика обычно очень плодовита плюс специфична и быстро заёбывает /b/тардов, а дневникач тоже надо как-то развивать.
Капча ОТОМЕ
Я представляю, что я часовой, вместе с многими другими сторожу что-нибудь важное. Не то чтобы к нам постоянно кто-то лезет, но понятно, что залезть может, и охраняемая ценность — не пустяк. Я стою на краю большого зала, и вдруг из коридора выходит девушка. Коридор просматривается только мной, поэтому другие её не видят, хотя, откровенно говоря, они в целом невнимательны, на посту витают в облаках. Я настораживаюсь, хоть девушка и небольшая, и явно не очень сильная. И тут она вытягивает руку и длинными тонкими пальцами зовёт меня к себе в коридор. Я немного захожу в коридор, потому что не верю в опасность и всегда жажду женского внимания, но не слишком глубоко и соблюдая дистанцию с этой таинственной девушкой. Она улыбается, медленно делает шаг ко мне, протягивает руку к моему лицу. Оказывается, у неё в руке виноградина. Она подносит пальцы к моим губам, я разжимаю зубы, чтобы пропустить её. Она закладывает виноградину между моих коренных зубов и нажимает второй рукой на челюсть, не выпуская пальцев первой руки. Кисло-сладкий сок стекает мне в горло, я непроизвольно глотаю. Проконтролировав, как я раскусил виноградину, она вынимает пальцы из моего рта и проводит ими по моей шее, оставляя на ней мокрый след. Она отходит чуть вглубь коридора, нащупывает у себя в сумке гроздь винограда, отрывает ещё одну ягоду и показывает её мне. Я иду, уже завороженный игрой и похотью, и всё повторяется: в моём рту струится сок, а она держит меня за лицо, немного поглаживает под подбородком, за шейку, сочувственно говорит, что у нас тут тяжёлые условия службы. Дальше она отходит глубоко, туда, где коридор начинает изгибаться, и дразнит меня новый виноградиной. Я подхожу к ней, открыв рот, она обнимает меня и увлекает за угол. Она прижимает меня к стене, придавливает меня своим телом, пальцами мнёт виноградину под моими зубами, чтобы из неё вышло как можно больше сока, а когда он уже весь во рту, пальцами приятно потирает моё нёбо, большим пальцем снаружи слегка гладит мне губу, второй рукой обхватив шею под подбородком, и шепчет на ухо, чтобы я глотал, глотал, глотал. Я чувствую, что моим телом уже манипулирует её напарница, что мне на плечи набрасывают сетку, такую, которая сама спутывается при малейшем движении, но я не могу оторваться от игры и прекратить это. Когда виноград съеден, её подруга запечатывает мой рот сургучом, который я послушно пожёвываю, как будто бы непроизвольно пытаясь сбить оскомину от винограда, из-за чего мои зубы намертво связываются.Соблазнительница берёт меня под руки, подруга мягко подсекает мои ноги, и они кладут меня на пол в полусидячее положение. Подруга идёт дальше по коридору, а соблазнительница садится рядом со мной, уже спутанным, и окунает меня в свои мягкие объятия. Я кидаюсь в слёзы, понимая, что я провалился, за углом меня не видно ни одному сослуживцу, и что даже если эти могущественные женщины не отправят меня в вечный сон, даже если трибунал не расстреляет меня — я подвёл страну, да ещё так глупо. Моя соблазнительница успокаивает меня, растирает слёзы по моим щекам и промокает их своей кофтой, прижимая моё лицо к груди. Она говорит, что мне очень повезло, что её организация обнаружила во мне сильную похоть и склонность к подчинению женщине, а не то пришлось бы заколоть меня ножом или свернуть мне шею. Понимая, что ждёт моих сослуживцев, я окончательно проваливаюсь в пучину горевания вперемешку с утешением красивой, сильной женщиной.Капча МЯТМЕРО
Я еду в метро. В вагоне очень тесно. Внезапно откуда-то сбоку подлезает женское тело. Две маленькие руки ловко пробираются мне в штаны. Я чувствую, как эти руки крепко прижимают кожу мошонки к острому лезвию, и мне на ухо шепчут: не дёргайся и не кричи, мы скоро закончим. Я с ужасом понимаю, в какой безвыходной ситуации оказался: если бы меня пырнули в бок, это ещё можно было бы пережить, раны бы просто заросли, а вот если мне отрежут моё хозяйство, с нуля его потом не вырастишь, а то, что у меня есть, эта сумасшедшая унесёт с собой, и потом поди найди её в многомиллионном городе без камер и с плохой полицией. Я чуть не плачу, когда множество мелких ручонок её подельниц обыскивает меня, очищает мои карманы от бумажника, телефона, снимает кольцо с пальца, драгоценности с шеи. Находят даже потайные карманы, и угрозы той, кто держит нож, вынуждают меня рассказать, как их открыть. Одна из девушек даже проверяет ампулу моей прямой кишки, легко проскользнув туда рукой в перчатке и в глицерине.По моим щекам текут слёзы, когда всё, что у меня есть в промежности, облапывают чужие руки — при этом мой член уже давно и жёстко стоит. Наконец девушки исчезают в толпе, и последней уходит та, кто держала меня под контролем, на прощание погладив мой фаллос и назвав кобелём. У меня уже нет никаких сил пытаться схватить её за руку. Мне горько осознавать, что разбойницы, которые значительно младше меня, так ловко поймали меня и оставили без ничего, и я не смог даже позвать на помощь, хотя вокруг была толпа народу. Я думал, что со мной никто не сможет совладать, и не стесняясь выделялся из толпы, но эти девчонки нашли ко мне подход. Я выхожу из вагона, но в первую очередь иду не в полицию, а в грязный туалет метро — обливаться слезами и мастурбировать.
Ну и ещё из другого треда >>/b/13540 >>/b/13543
А знаешь, что было бы самым сладким? Если бы женщина спланировала всю мою жизнь так, чтобы я в любой момент был готов ей отдаться. Найти родителей, у которых явно получится ребёнок со склонностью к подчинению. Взломать устройства всех членов семьи, матери подкидывать «правильные» советы по воспитанию, маленькому мне — специально подобранные мультики и сказки, где зайчики слушаются лисичек, которые будут рассказывать девушки-ведущие, похожие лицом на женщину, которая всё это подстраивает. Создать правильный климат в школьном классе, опять же заливая моих одноклассников «правильным» контентом через интернет, а также отправляя в коллектив агентов влияния (например, специально обученную младшую сестрёнку). Спровоцировать ряд ключевых ситуаций, создать во мне нужные впечатления, нанести мне специфические травмы, которые я бы переработал, под чутким руководством всей окружающей среды выработав склонность к подчинению женщине. Навязать мне необходимость получить навыки, которые эта женщина считает нужными для юного любовника — в частности, в определённом возрасте запустить мою половую жизнь.Как только я достигаю возраста согласия, женщина маячит на горизонте и всеми средствами оказывает на меня и мою психику такое давление, что я просто не могу не втюхаться, тем более что я вообще не понимаю, что происходит что-то противоестественное. И я сразу же с самого начала самостоятельной жизни становлюсь любовником и слугой той, кто вырастил меня под себя, спланировав это, когда ей было четырнадцать, а меня ещё не было на свете. И это никак не изменить, потому что вся моя суть была целенаправлена заточена под то, чтобы преклоняться перед этой конкретной женщиной.
Опять магический мир. В таверне ко мне подходит милейшая девушка и просит сходить за неким предметом в слегка удалённое подземелье. Она тонко намекает на самую сладкую награду, и я иду. Когда я прихожу туда, я понимаю, что это просто пещерка: десять метров вперёд, поворот, десять метров в обратную сторону, тупик с двумя отверстиями. Я поочередно просовываю туда руки и понимаю, что туда можно просунуть руку по плечо, и на конце тоннеля есть ручка, которую можно повернуть, но она тут же возвращается в изначальное положение. Я просовываю обе руки и поворачиваю ручки, и тогда в мгновение ока мои руки оказываются в тисках, а потом их ещё зажимает баллонами со сжатым воздухом. Пока я дёргаюсь, пытаясь вытянуть руки, механические лапки находят мои пальцы, вцепляются в них и разводят в разные стороны — с растопыренными пальцами я не мог бы даже сделать пассы, если бы умел колдовать.Я понимаю, что меня держит крепко. Я не могу уйти. Я не могу даже дождаться, пока руки отсохнут, потому что механизм сделан очень качественно и кровообращение невозможно нарушить. Моих криков о помощи никто не услышит, все звуки остаются в пещере. И следующие часы мне остаётся гадать, что это такое было. Может быть, меня, тёплого и живого, скоро съедят. Может быть, девушка сама придёт и вытянет из меня душу. А может, я просто погибну от жажды на радость садистке.
Вкину сюда фрагмент поморского сказа, который меня в мои десять–двенадцать сильно впечатлил. Я тогда мечтал быть на месте Романушка, да и сейчас иногда подумываю. Вообще, классный писатель Борис Шергин, и хорошо, что у нас дома была его книжка. Целый мир северян записал и обнародовал без купюр — это чувствуется, когда кругом ложь, границы на пустом месте и привычная, обыкновенная рашка-пидорашка.У отца, у матери был сынок Романушко и дочка — девка Восьмуха. Романушко — желанное дитятко, его хоть в воду пошли. А у Восьмухи руки загребущие, глаза завидущие.Пришло красное лето. Кругом деревни лежат белые оленьи мхи. родятся ягодки красные и синие. Стали брат с сестрой на мох ходить, ягодки брать.Матка им говорит однажды:— Тятенька из-за моря поясок привез атласный лазорева цвету. Кто сегодня больше ягод принесет, тому и пояс.Пришли ребята на мох, берут ягоду-морошку. Брателко все в коробок да в коробок, а сеструха все в рот да в рот.В полдни стало жарко, солнечно.У Романушки ягод класть некуда, а у Восьмухи две морошины в коробу катаются и те мелки и зелены.Она и сдумала думку и говорит:— Братец, солнце уж на обеднике! Ляг ко мне на колени, я тебе головушку частым гребешком буду учесывать.Романушко привалился к сестре в колени. И только у него глазки сошлись, она нанесла нож да и ткнула ему в белое горлышко... И не пуховую постелю постилает, не атласным одеялом одевает, — положила брателка в болотную жемь, укутала, укрыла белым мохом. Братневы ягодки себе высыпала. Домой пришла, ягоды явила:— Без расклонки брала, выдать мне-ка атласный пояс!— Романушко где-ка?— Заблудился. Его лесной царь увел.Люди в лес побежали, Романушку заискали, в колокол зазвонили... Романушко не услышал, на звон колокольный не вышел. Только стала над ним на болотце расти кудрявая рябина.
>>1781Кстати, только что заметил: слово Романушко чуднó склоняется. По-моему, оно должно изменяться так же, как слова «окно» и «Вильно», но в тексте мы видим другое.
>>1781>сеструха все в рот да в рот>у Восьмухи две морошиныМалая ещё, но понимает что куда.>Братневы ягодки себеНу и в чём она не права?Всё правильно сделала, так их, хуеносцев проклятых!Настоящая феминистка, поморушка.В книге-то ни слова, что Романушко делал с Восьмухой долгими зимними вечерами? А она терпела-терпела, да не затерпела! Дождалась своего часа!Братневы ягодки — эт яиченьки его, усекла да забрала себе, высушит да оберег сделает, от лихих тятенек.Эх, время-то непростое было...Пока поморы превозмогали, хохлы жировали и дань собирали, нелюди!Так что Владим Владимыч всё правильно делает!Историческая справедливость, пидор!Я б вообще поморам дал полную автономию и независимость от Чечни, хватит кормить Кавказ!
Я учусь в университете. Я знакомлюсь с девушкой с психфака — потом я осознаю, что на самом деле это она со мной познакомилась. Она же склонила меня помочь ей практиковать гипноз — я согласился, интересно же. Оказывается, меня очень легко погрузить в транс. Моё тело спит, моё бессознательное принимает многие вещи, но мой беспокойный разум всё ещё пытается понять, что происходит на самом деле. И после пары пробных сеансов он регистрирует страшное. Коварная подруга начинает издалека, рассказывает, что я здоровый юноша и хочу ебаться. Я осознаю, что эти разговоры неспроста, но чувствую, как легко они залегают в бессознательное — ведь это правда. Я сижу парализованный сном, пока мне дают установку: если я такой похотливый, я возьму и вылижу первую встречную, без слов, и не отпущу, пока не выжму из неё оргазм. Щелчок пальцами, я распахиваю глаза. Подруга смотрит в моё лицо, полное ужаса, подмигивает, говорит: удачи не пасть, герой, — и выходит из аудитории.Во мне поднимается небывалая похоть, я чувствую, что не могу говорить, не могу позвонить кому-то по телефону. Я думаю о том, чтобы незаметно выйти из университета и прокрасться к себе на квартиру — я не замечаю, что мой похотливый ум отбросил очевидную мысль остаться в этой аудитории до утра, постаравшись уснуть, и надеяться, что к утру внушение ослабнет. Но пока чувственная часть мозга предлагает безумные планы, чтобы я всё-таки попался и накинулся на кого-нибудь, совесть и стыд вынуждают как-то адаптировать детали этого плана, чтобы он всё-таки сработал на успех, а не на провал. Сейчас вечер, людей в здании не так уж и много. На выходе стоит охранник, но он мужчина, мужчины безопасны. (На секунду я представляю, как залезаю в будку к охраннику и вытягиваю у него из ширинки длинный ароматный пенис, и нехорошо усмехаюсь.) Но тут ходят и девушки, причём как студентки, так и преподаватели. Я выхожу в коридор и начинаю идти по сложному маршруту. Я сторонюсь спортивных корпусов, чтобы на меня не вылетела внезапно какая-нибудь бегущая девчушка, предпочитая офисные. Пару раз я слышу открывающиеся двери и стук каблуков офисных леди, и бегу в другие коридоры, пока они не показались мне. Я петляю по местам, где коридоры много ветвятся, рассчитывая на то, что в случае чего мне будет где скрыться. Параллельно я думаю о том, что мне грозит, и это постепенно переходит в фантазийные размышления о том, кому бы мне было удобно отдаться. Мой декан — умная и взвешенная женщина, она поймёт, а тут неподалёку как раз деканат. Или какая-нибудь знакомая студентка? Но какая? Размышления прерывает открывшаяся прямо передо мной дверь аудитории, из которой выходит миниатюрная девушка-тихоня. Мы с ней не общаемся, но я знаю, что она с моего потока. Я понимаю, что мои дурные глаза только что увидели девушку, и я погиб.Мне хватает сил затащить её обратно в аудиторию, закрыть дверь на ключ и усадить тихоню на стул. Я падаю на колени, стягиваю с неё трусы и приникаю к её раковине. Девушка наконец-то сбрасывает растерянность и начинает тихо просить этого не делать. Она толкает мою голову у себя под юбкой прочь, но её руки слишком слабые и непослушные. А я работаю языком, как никогда. Мне хочется закончить это злодеяние поскорее, поэтому я кладу руки ей на ягодицы и массирую — я где-то читал, что от этого женщинам приливает кровь в малый таз, и они легче кончают. Вскоре она даже мокреет, её руки безвольно лежат у меня на голове. Я чувствую, как бёдра сжимаются вокруг моей головы, она тихо пищит: нет... нет... нет... а потом её КОЛОТИТ. Я вырываюсь из-под юбки и лёжа на полу смотрю снизу вверх на измученное лицо и тело, бьющееся в конвульсиях. Она успокаивается, и я тоже понимаю, что всё в порядке, и только тогда я вспоминаю, что у меня сейчас жёсткий стояк. Этот факт почему-то возвращает меня на землю (может, потому, что эрегированный член тяжёлый и обуздан тканью штанов?), и я начинаю думать, что же будет дальше. Пока она не оправилась и никуда не бежит, а потом? Объясниться перед ней? А если она не хочет меня видеть и убежит? Значит, нужно выдернуть из двери ключ? А какое впечатление на неё произведёт такой плен до того, как я ей объясню? Мысли крутятся в моей голове, когда она подходит, мягко берёт меня за плечи и шепчет: сделай так ещё раз, пожалуйста. Я облегчённо вздыхаю: у неё есть требования, значит, мне есть что выполнять.
>>1785Она ведёт меня к диванчику, который, оказывается, тоже есть в этой комнате, полуложится на него, а я снова залезаю ей под юбку. Уже там мне в голову начинают лезть мысли: она спровоцировала меня, чтобы снять компромат, у неё наверняка в руках телефон, или в этом углу аудитории смотрит камера видеонаблюдения, она в первый раз растерялась, а сейчас намеренно повторяет, чтобы было что предъявить. На фоне этих мыслей я не сразу замечаю, что она прижала мою голову руками и через пару минут относительно громко стонет, вымазывая моё лицо своею насквозь мокрой промежностью. На моей шее скрещиваются её ноги — она неожиданно сильная для своего субтильного телосложения, но мне почему-то только приятно, когда она выкручивает мне шею в пылу оргазма. Я выползаю из-под юбки, смотрю — телефона в руках нету, камер по углам не видно. Значит, это всё было искренне. Я поправляю одежду, ерошу слипшиеся волосы и решаю, что моей неожиданной любимой тоже надо помочь. Я спрашиваю имя. «Лина». Тебя проводить, Лина? «Нет, я хочу побыть в одиночестве. Мне теперь есть что обдумать», — усмехается она. Я с такой же улыбкой как бы в шутку прошу не сдавать меня и обещаю потом всё объяснить. Мы расстаёмся.Я выхожу из аудитории свободный и иду прямо к выходу из здания. Член полон крови, но я слишком устал, чтобы дёргать его, не дойдя домой до кровати. На проходной мне навстречу выскакивает одногруппница Лена и молча хватает за руку. Я не понимаю, зачем эта навязчивая девушка так делает — я ей уже говорил, что она мне не нужна, могла бы что-нибудь сказать хотя бы. Она недоуменно смотрит в моё недоуменное лицо, а потом принюхивается. Я вспоминаю, что забыл умыться от соков Лины, одновременно мой взгляд падает на новенькую фотокамеру у Лены на поясе, и открытую у неё за спиной дверь подсобки — в памяти всплывает слово «компромат». Лена понимает, что меня уже освободила какая-то другая девушка, и уходит злая, бубня под нос «я же говорила, что надо его гнать прямо ко мне, а не играть в игры, ёбаная клоунесса». Я ухожу домой, дрочу в кроватке и сладко засыпаю, а на следующий день Лина подходит ко мне и признаётся, что её тело больше не может жить без моей ласки. Так начинается наша дружба и любовь. С подругой с психфака я больше не стремлюсь разговаривать, и она со мной тоже, но видя нас вместе, она всегда подмигивает, и у меня внутри всё сладко сжимается.
На излёте детства я, сельский юноша, иду играть с ребятами нашего и соседних поселений в лес. Потом все расходятся, и я остаюсь наедине с девочкой, с которой у нас сложные отношения. Да, мы живём в одном поселении, да, мы остались наедине, потому что домой нам по пути, а другие наши односельчане ушли раньше. Но мы друг друга откровенно не любим — так уж получилось. Идя, мы разговариваем и в итоге опять начинаем ссориться. Мы останавливаемся на лесной поляне и ругаем друг друга, не замечая, что за нами наблюдает луговая богиня. Она открывает себя только после того, как я произношу очередную грубость, и говорит, что за это я буду жить в ногах у этой девочки. Мы поражённо смотрим друг на друга, а богиня тем временем исчезает. Домой мы идём молча. Несколько дней мы ждём чего-нибудь сверхъестественного, но ничего не происходит, и наши отношения идут в прежнее русло.Проходит четыре года, мы становимся взрослыми людьми, хотя всё ещё не любим друг друга. Мы, как и все остальные, убираем пшеницу под палящим солнцем. И однажды в разгар солнечного дня я внезапно чувствую особенный удар сердца — время пришло, сердце его только что отсчитало. Во мне запускается старое проклятие. Я чувствую непреодолимое давление, ноги несут меня к этой девушке, которая работает тут же недалеко. Завидев меня, она не понимает, в чём дело, и совершенно не готова к тому, что невидимая сила бросит меня ей в подол, и я влечу туда так быстро, что юбка порвётся. Круг, в котором я могу находиться, диаметром меньше метра, и когда мы в панике пытаемся друг от друга отстраниться, это приводит лишь к тому, что я своими щетинистыми щеками трусь об её гладкие литые бёдра. И тут она вспоминает, что нас прокляла богиня. Она замирает, смотрит, как я всё ещё пытаюсь вырваться, натирая своим лицом её чувствительные бёдра, и торжествующе говорит: ну вот и свершилось. И я тоже вспоминаю. Несмотря на то, что она меня не любит, её тело ещё как отозвалось на эту возню, да и унизить меня ей приятно. Она глядит сверху вниз на моё лицо, охваченное ужасом, берёт меня двумя руками за голову и притягивает к своему источнику. Я пытаюсь вырваться, но круг вокруг моей ненавистницы сужается ещё больше, и я чувствую, как в мой подбородок снизу что-то упирается, не давая мне его опустить. Я начинаю лизать ей клитор, и она оседает в пшеницу. Теперь мы оба лежим, и я ей лижу. Я уже и сам возбудился и не хочу отрываться. Но когда она оргазмирует, сладкое заканчивается — на её похотливый крик сбегаются односельчане и видят в высокой пшенице довольную её и меня, явно только что оторвавшего своё лицо от женского начала, грязного и табуированного. Я гляжу на них, весь перепачканный её соком, и понимаю, что жизнь уже не будет прежней.На совете старейшин, куда позвали также нас двоих и свидетелей нашей близости, опытным путём выясняется, что в результате проклятия я заперт в круге, радиус которого — чуть больше расстояния её вытянутой руки, а ещё я не могу поднять голову выше её пояса — если она садится или ложится, меня автоматически тянет вниз. Старейшины качают головой, упрекают нас, что мы не сказали о проклятии раньше. Когда мы были детьми, можно было бы особым ритуалом настроить моё сердце так, чтобы таймер на моём веку не сработал, а теперь я уже взрослый, и моё сердце закрыто для такого воздействия, да и программа уже запустилась, её действие не обернуть вспять. Никто из нас не виноват, но моя жизнь сломана. Я не могу заниматься традиционным трудом, который полагается мужчине моих сил, и за это меня не могут уважать. Кроме того, после того, как я лизал, меня считают грязным, духовно испорченным юношей, с которым общаться так же опасно, как трогать гниющего покойника.
>>1787Я остаюсь в полном одиночестве. Со мной только эта девушка, которая меня не любит. Моя жизнь начинает полностью зависеть от неё. Хотя старейшины и приказали ей меня минимально кормить, поить и я вряд ли умру с голоду, я постоянно думаю о том, что теперь я ем и пью с её рук, и начинаю невольно фантазировать, что будет, если она откажет мне в пище и воде. Фантазии эти быстро становятся глубоко сексуализированными — а как может быть иначе, когда у меня перед глазами постоянно женские бёдра, а когда мы спим, я часто неосознанно прижимаюсь к ним лицом и кладу руки, и так мы просыпаемся, хотя она и просит меня не касаться её. Когда она идёт работать в поле, я вроде как тоже выполняю какую-то работу, но сгорбленный или на коленях я быстро устаю, ложусь и любуюсь ею. Очень быстро я понимаю, что у меня нет никаких сил терпеть, и однажды, когда мы остаёмся вдвоём в поле и никто не услышит нас издалека, я начинаю её домогаться. Она поначалу сопротивляется, но я прилагаю все усилия, и она таки даёт мне снова себя удовлетворить. Выясняется, что она легка на подъём, и завалить её несложно.Несмотря на межличностные тёрки, мы привязываемся друг к другу сначала похотью, а потом и по-человечески. Она становится единственным человеком, который меня принимает, и моим спасением от социальной депривации. Да и я тоже спасаю её — ведь она тоже скована мною. Как она пойдёт на девичьи посиделки с грязным юношей в ногах? Она и на ткацкие работы приходит, только надев просторную юбку, под которой я прячусь, чтобы никого не смущать. Но озабоченный я начинаю оглаживать ей бёдра под юбкой, и ей это очень быстро становится интереснее, чем болтать в это же время с подругами. Со временем мы испытываем разные виды секса, возможные в нашем положении. Я лижу ей, она дрочит мне загрубелыми крестьянскими ногами, сминая или хватая головку пальцами ног. Потом выясняется, что голову я выше пояса поднять не могу, а вот ноги можно — и нам сразу же открывается поза 69. А потом мы осиливаем и коитус — для этого мне приходится головой лечь на её стопы, и тогда я дотягиваюсь членом до её влагалища. Я обхватываю её щиколотки, вжимая стопы себе в лицо, пока она вжимает мои бёдра, чтобы мне было проще делать фрикции. Мы стараемся не злоупотреблять коитусом, хотя и очень хочется — если неудобную позу ещё можно перетерпеть, то вот рожать детей в нашем положении никак нельзя. Вот мы и милуемся в своё удовольствие, и иногда я протягиваю руки и мну её бесполезные груди, в которых никогда не будет молока.Односельчане время от времени застукивают нас в поле за всеми этими занятиями и ещё больше убеждаются, что я грязный юноша и могу нравиться только грязной девушке. Но нам уже всё равно. Минимальная связь с обществом поддерживается через неё, но в основном нам нужны только мы. Я счастлив жить у неё в ногах и особенно между ног, а она признаёт, что без проклятия в жизни бы не испытала такой радости. И я готов прожить с ней до старости, и если она умрёт первой, я буду готов лечь с ней в могилу, если наша связь не оборвётся.
Или вот ещё фантазия про магический мир. Решающий бой нашей команды авантюристов с группой других авантюристов. Я готовлюсь к битве: планируется, что я буду бороться с девушкой из стана врага. Как будто бы просто, девушка не показывает никаких особых навыков, думаю я. Как же я ошибаюсь! Мы сходимся, и на расстоянии пары десятков метров она просто раскрывает объятия и на глазах у всех остальных кричит: обнимашки! Я не задумываясь бросаю оружие и кидаюсь к ней в мягкие объятия. Она что-то сделала со мной, чтобы я так реагировал. Может быть, она прямо сейчас управляет моим разумом при помощи колдовства, может, она сделала внушение на прошлых привалах или в городе, ещё тогда заманив меня подальше от моих напарников, тайно перенастроила мой разум.Так или иначе, я не могу побороть желание вжиматься в неё как можно сильнее, касаться её тела как можно большей площадью поверхности кожи. Мы просто стоим на месте, она меня держит и поглаживает, я не могу оторваться и только смотрю, как моих товарищей рвут. Любые попытки исхитриться приводят лишь к тому, что девушка усиливает давление. Я пытаюсь что-то кричать своим напарникам — противница затыкает мне рот поцелуем, а губы гораздо чувствительнее тела. В какой-то момент я понимаю, что вяло вырываюсь уже главным образом для того, чтобы спровоцировать девушку применить самые суровые эротические меры. Я бы искренне хотел, чтобы она спустила с меня портки и на глазах у всех погрузила мой росток в свою влажную почву. Я хочу давать семена прямо на глазах у всех, мокро и с обоюдными стонами. Но мои товарищи неожиданно побеждают, и девушка отпускает меня, сказав, что я своим сопротивлением почти убедил её меня взять — и убегает. И после этого ещё много недель я мечтаю о близости с ней, никто и ничто не способно меня утешить.
Я приезжаю в деревню. Там я знакомлюсь с местными девушками. Они тянут меня к себе весельем и простодушием. Я начинаю активно заигрывать. В процессе игры меня уводят в лес. Меня прижимают к стволу дерева и привязывают веревкой. Всё происходящее как будто бы очень весело и светло, все разделяют веселье, и я даю себя связать. Возбуждённый я часто и полной грудью вдыхаю свежий прохладный воздух, пока по моему телу вдоль узлов шарят много маленьких рук. Но вот я полностью пленён. И вдруг оказывается, что девушки веселились, потому что заманивали меня в ловушку.Они спускают с меня штаны и уходят, смеясь. Им показалось, что я пытаюсь их обмануть и навязать близость не на равных, думаю, что они слишком простодушны, поэтому они решили таким образом мне отомстить. Впереди у меня целая ночь. Мне очень страшно — что будет утром, скоро ли меня найдут, не съедят ли меня дикие звери, как отреагирует тот, кто меня найдёт. К счастью, утром мимо проходит местная жительница постарше, которая с пониманием относится к произошедшему, даже несмотря на то, что она наткнулась на меня, пока я был с голым хуем — за ночь я так и не смог натянуть спущенные штаны без рук. У меня ещё и привстал, пока она срезала верёвки (меня спасает женщина!), и я заметил, как она смотрит на мой восставший орган с лёгкой укоризной.Потом я возвращаюсь в деревню и наедине разговариваю с Линой, одной из вчерашних девушек — мягкой, доброжелательной, контактной. Она мне всё объясняет, а я говорю ей, что я просто самозабвенно играл, ни о чём не думал, и вообще-то хотел бы, чтобы мои партнёрши были счастливы, и был бы готов выполнять любые их просьбы, учитывать любые их нужды, о которых они только скажут, и никого не эксплуатировать. Лина всё понимает и притягивает меня в свои объятия. Мы с ней долго нежимся, ласкаемся, а потом сливаемся на несколько минут. Что ж, я не зря мучился, привязанный всю ночь к дереву.
Опять лесная богиня — что поделать, видимо, лес из опасных сред мне привычнее всего. Я встречаю её в лесу, она меня соблазняет. Мне с ней так хорошо, что когда она требует поклясться ей в верности, я делаю это не задумываясь, не думая даже о том, буду ли я верен на самом деле. Но клятвы богиням сложно нарушить, потому что они умеют обеспечивать их исполнение. Она прячет мои половые органы в своём мире. Мой член, яички, простата всё ещё остаются частями моего тела, через них без проблем течёт кровь, им это даже на пользу, потому что в другом мире они, как и ничто другое, не стареют и не дряхлеют. Но из нашего мира к ним больше нет прямого доступа. Я не могу сам себя подёргать, не могу войти ни в какую человеческую девушку — между ног я вижу только гладкую кожу, как у куклы. И только богиня при эпизодических встречах с ней может достать мои органы из складок реальности и взять меня.Встречи не такие частые, как мне хотелось бы, а отношения с богиней сложные — если я с ней не лажу, она приходит на встречи ещё реже. У меня часто ломит низ живота, меня мучают эротические сны, которые не кончаются разрядкой — поллюции почему-то тоже заблокированы. Я становлюсь сексуально и эмоционально зависим от потусторонней сущности — по сути бессердечной и холодной женщины, которую я бы кинул, если бы она не была единственной, кто может меня приласкать, и от выдерживания похоти (а также потому, что она безумно красива и обладает идеальным женственным телом) это невероятно приятно. С возрастом я не теряю красоту и силу, потому что моя мужественность не стареет, и легко справляюсь с любыми бытовыми задачами, внушая уважение жителям общины. Но за спиной хихикают — ведь я так и не женился, а значит, что-то не так. Правду знает только деревенская давалка, которая уж очень активно добивалась меня и ощупала мою кукольную промежность несмотря на мои возражения — узнав историю, на один вечер присмирела и даже посочувствовала.И вот так вот я работаю в поле на автомате, как живой покойник, потом бегу в лес, где мне доступны радости жизни, потом опять и опять, и это продолжается до сотни лет — богиня позаботилась о том, чтобы взять от меня как можно больше. Я был бы рад взять в жёны ту живую, тёплую, сочувствующую давалку несмотря на все косые взгляды и умереть в пятьдесят, но кто меня спрашивает.Капча ТИХОН
